Она, похоже, слишком много болтает. Больше всего ей сейчас хочется, чтобы Пол прижался к ней лицом, придавил тяжестью своего тела.
Но он как воды в рот набрал. И, не дождавшись ответа, она продолжает:
— Наверное, я кажусь тебе глупой… Так привязаться к картине!
Когда он поворачивается, она видит, что лицо у него напряженное и осунувшееся. Это заметно даже в полумраке.
— Послушай, — сглатывая комок в горле, начинает он. — Назови мне свое имя.
— Лив, — делает она удивленное лицо. — Ты же зна…
— Нет. Скажи мне свою фамилию.
— Халстон, — растерянно моргает она. — Моя фамилия Халстон. Ой, надеюсь, мы никогда…
Она не понимает, что случилось. Хочет, чтобы он наконец оторвал взгляд от картины. И неожиданно осознает, что приятная расслабленность куда-то исчезла и происходит что-то странное. Они лежат в томительной тишине, и появившаяся неловкость все больше усиливается.
— Хм… Лив, не возражаешь, если я сейчас уйду? — неожиданно хлопает он себя по лбу. — Мне надо… У меня осталась кой-какая работа.
У нее перехватывает дыхание. Ей трудно говорить, а когда она справляется с собой и произносит первые слова, то не узнает своего голоса. Голос стал чужим: ломким и слишком высоким.
— Что, в шесть утра?
— Да. Прости.
— Ох, — закрывает она глаза. — Ну хорошо. Все нормально.
Он вскакивает с кровати и начинает поспешно одеваться. Она завороженно следит за тем, как он застегивает брюки, яростно натягивает рубашку. Одевшись, он поворачивается и после секундного колебания наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку. Она машинально натягивает одеяло до подбородка.
— Ты уверен, что не хочешь позавтракать?
— Нет. Мне… очень жаль. — Он больше не улыбается.
— Ну, тогда ладно.
Нет, он не может так просто уйти. Червь сомнения, как попавший в кровь яд, начинает медленно разъедать ее сердце.
Он подходит к двери спальни, стараясь не смотреть на нее. Качает головой, словно желает прогнать назойливую муху.
— Хм… Послушай, я… я тебе позвоню.
— Договорились. В любое время, — небрежно бросает она и, наклонившись вперед, добавляет: — Надеюсь, эта твоя работа…
Но он уже захлопывает за собой дверь.
Лив смотрит невидящими глазами туда, где он только что стоял, а ее слова, произнесенные притворно веселым тоном, эхом разносятся по притихшему дому. И в том месте в ее душе, что она освободила для Пола Маккаферти, снова возникает пустота.
17
В офисе, как он и предполагал, никого нет. Он входит в дверь — над головой неохотно оживают старые люминесцентные лампочки — и сразу направляется в свой кабинет. Там он начинает лихорадочно рыться в кипах папок и скоросшивателей, не обращая внимания на упавшие на пол бумаги, пока не находит то, что искал. Затем включает настольную лампу, кладет перед собой фотокопию, разглаживает ее рукой.
— Дай бог, чтобы я ошибся, — шепчет он. — Дай бог, чтобы на сей раз ошибся.
Стена Стеклянного дома практически не видна, так как изображение картины увеличено настолько, что заполняет собой лист формата А-4. Но картина именно та: «Девушка, которую ты покинул». А справа от нее — огромное окно, от пола до потолка, что показала ему Лив; из окна открывается вид до Тилбури.
Он внимательно читает отрывок из статьи.
Халстон спроектировал эту комнату так, чтобы ее обитателей будили первые проблески зари. «Первоначально я планировал установить защитные экраны для использования в летнее время, — говорит он. — Но потом заметил, что если просыпаешься с лучами солнца, то меньше устаешь. Поэтому я решил отказаться от этой идеи».
Хозяйская спальня выполнена в японском стиле…
Окончания фразы нет, поскольку край фотокопии обрезан. Пол внимательно смотрит на статью, затем включает компьютер и набирает в поисковой системе «Дэвид Халстон». Пока система загружается, он нетерпеливо барабанит по столу.
Вчера проводили в последний путь архитектора-модерниста Дэвида Халстона, скоропостижно скончавшегося в Лиссабоне в возрасте 38 лет. Согласно предварительным данным, смерть произошла из-за сердечной недостаточности. Подозрительных обстоятельств смерти местная полиция не обнаружила.
В поездке в Лиссабон его сопровождала жена Оливия Халстон, 26 лет, с которой он состоял в браке четыре года. В настоящее время ей оказывают моральную поддержку члены семьи. Представитель консульства в Лиссабоне обратился с просьбой дать возможность семье предаться скорби без присутствия посторонних.
Смерть оборвала звездную карьеру Халстона, прославившегося новаторскими экспериментами в области использования стекла, и его друзья-архитекторы пришли почтить…
Пол устало откидывается на спинку кресла. Он просматривает остальные бумаги, затем перечитывает письмо от адвоката, представляющего интересы семьи Лефевр.
…очевидное дело, не имеющее срока давности с учетом открывшихся обстоятельств… украдена из отеля в Сен-Перроне примерно в 1917 году, вскоре после того, как жена художника была репрессирована немецкими оккупационными властями…
Мы надеемся, что КРВ сможет быстро разрешить это дело к взаимному удовлетворению. Мы располагаем специальной статьей в бюджете для выплаты компенсации нынешним владельцам картины, но выделенная сумма несравнимо меньше аукционной стоимости картины.
Пол готов побиться об заклад, что она не имеет ни малейшего представления, кто автор картины. Он до сих пор слышит, как она произнесла слегка застенчиво, но с ноткой гордости в голосе: «Это моя самая любимая вещь во всем доме. На самом деле и во всем мире».
Пол роняет голову на сложенные на столе руки. И сидит так до тех пор, пока в его кабинете не начинает трезвонить телефон.
Над равнинной частью Восточного Лондона восходит солнце, окрашивая спальню тусклым золотом. Стены начинают искриться, свет играет на стеклах, отражаясь от белых стен, и в любой другой день Лив со стоном зажмурилась бы, нырнув под одеяло. Но сейчас она тихо лежит в слишком просторной для нее одной кровати, подложив под голову большую подушку, и безучастно смотрит в утреннее небо.
Она все испортила.
Она до сих пор видит его лицо, слышит его безукоризненно вежливый отказ. «Не возражаешь, если я сейчас уйду?»
Она лежит уже два часа с мобильником в руке, думая о том, не послать ли ему короткое сообщение.
У нас все хорошо? Ты так неожиданно…
Прости, что я слишком много говорила о Дэвиде. Никак не могу запомнить, что не всем…
С удовольствием провела с тобой вчерашний вечер. Надеюсь, ты скоро разберешься с завалом на работе. Если ты свободен в воскресенье, я с удовольствием…
Что я сделала не так?
Но она не отправляет ни одно из этих сообщений. Она снова и снова перебирает в уме все фрагменты вчерашнего разговора, анализирует каждую фразу, каждое предложение, тщательно и педантично, совсем как археолог, сортирующий кости. В какой момент он изменил свое решение? Что она сделала неправильно? Может быть, всему виной какой-то комплекс на сексуальной почве, о котором она не знала? Может быть, это Стеклянный дом на него так подействовал? Может быть, на доме, несмотря на то что здесь не осталось вещей Дэвида, до сих лежит печать личности его бывшего хозяина, словно его имя выбито на камне? Может быть, она не разобралась, что из себя представляет Пол? И всякий раз, как она пытается найти, в чем же ее ошибка, у нее начинает противно сосать под ложечкой.
«Мне он понравился, — думает она. — Очень понравился».
Потом, поняв, что уснуть уже не удастся, она вылезает из постели и спускается на кухню. От усталости глаза будто засыпаны песком, и вообще она вся как выжатый лимон. Она только-только успевает сварить кофе и сесть за кухонный стол с дымящейся кружкой в руках, когда входная дверь неожиданно открывается.